– Господин адмирал, – сказал старший радист «Шикотана» капитан-лейтенант Северянин, – есть заявление из Цетина.
– Циркулярно передавайте сигнал «Можно», – приказал адмирал Маслачак.
По этому сигналу сразу в нескольких местах Тихого океана, в сотнях и даже тысячах миль друг от друга, крейсера Первой и Второй Курильских эскадр дали полный ход и начали сближаться каждый со своей жертвой – то есть с оказавшимся в это время в пределах досягаемости американским судном. Утро на Тихом океане обещало быть весьма насыщенным – в основном, конечно, сожалениями капитанов и судовладельцев о бывших своих кораблях и грузах.
А эскадра Того прошла уже больше половины пути до Пирл-Харбора. Она состояла из двух ударных авианосцев, трех эскортных, двух линейных крейсеров и трех купленных у нас пятитысячников «птичьей» серии. Кроме боевых кораблей, в ее состав входили два круизных лайнера с войсками. Почти одновременно к Гавайям вышла еще одна эскадра – пять транспортов в сопровождении десяти подлодок, но, двигаясь вдвое медленнее, она должна была достигнуть цели примерно через неделю.
Наш тихоокеанский флот состоял из Первой, Второй и Третьей эскадр. Первая – это было примерно то, что оставалось там с японской войны, то есть устаревшие крейсера и броненосцы. Вторая прошла на дальний Восток Северным морским путем, и это были вполне современные корабли. Два эскортных авианосца, два ракетных крейсера, два пятитысячника и линейный крейсер в качестве флагмана. Третья базировалась в Находке и представляла собой двадцать «Килек», разбитых на два отряда.
Так вот, через полчаса после заявления черногорского императора вся Первая эскадра и первый отряд Третьей получили приказ выдвинуться к Тайваню. У Гоши уже было готовое к обнародованию объяснение о том, что это, в силу усложнения международной обстановки, делается для обеспечения морской блокады Китая. Хотя всякое подобие военных действий там прекратилось еще полгода назад, но ни мира, ни дипломатических отношений между Россией и Китаем пока не было. Просто обе стороны вполне устраивали и сложившиеся, то есть хозрасчетные отношения.
Теперь командованию американской группировки на Филиппинах предстояло чесать репу. Ведь Россия пока еще не была в состоянии войны со Штатами! А захватывать Тайвань, охраняемый нашим флотом, означало немедленно эту войну спровоцировать.
Итак, начало войны почти полностью соответствовало предвоенным планам – как нашим, так и противника. Единственное, чего он не учел – это скорости нашей реакции. То, что Одуванчик начнет грабить все, что плавает в Тихом океане, особых сомнений у Вашингтона не вызывало, они хотели использовать потерю нескольких торговых кораблей для организации возмущения своих деловых кругов. Но захват полутора десятков судов на первое же утро войны в их планы явно не входил… И про Гавайи там ничего не было, но до них Того пока еще и не доплыл. А вот послезавтра утром чьи-то планы затрещат по швам – или наши, или американские, или и те, и другие.
Одиннадцатого июля чуть ли не вся пресса цивилизованного мира обсуждала начавшуюся войну, причем абсолютно все статьи были написаны словно под одну копирку. Правда, вглядевшись, можно было заметить микроскопическое отличие – там, где в одних материалах радовались тому, что скоро наконец-то вломят зажравшимся толстопузым янки, в других с восторгом призывали бить макак. И, кажется, кое-где в Штатах их действительно помаленьку начинали слегка громить… По этому поводу одна финансируемая Альперовичем газетенка напечатала первую из намечавшейся серии статей про политкорректность. Там говорилось, что бить японских эмигрантов – дело, безусловно, нужное. Но зачем же при этом именовать их грязными джапами? Таким образом великий народ Америки унижает в первую очередь себя, писал автор материала. И далее предлагал ввести в оборот слово «косоглазоамериканец». Двенадцатого же образовалась еще одна новость – правда, какая-то странная. Сначала в сербском «Голосе Белграда» появилась заметка, напечатанная огромными буквами и потому занявшая две трети первой полосы, об убийстве в Софии прибывшего туда с официальным визитом Дмитриевича. Эту новость даже успели подхватить в Австрии, но вечером появились растерянные телеграммы и радиосообщения о том, что живехонький генерал Дмитриевич вернулся из Софии, прямо на белградском вокзале набил морду встречавшему его министру иностранных дел и отправился в Генштаб, откуда теперь доносится какая-то стрельба. Софийские же вечерние газеты опубликовали интервью с неудавшимися террористами, которые вдруг резко раскаялись и теперь предавали гласности, что задание они получили из разведывательного управления сербского генштаба, а деньги на его выполнение – от австрийского резидента. Официальная Вена хранила молчание, которое более всего походило на растерянное. Действительно, планировалось-то ведь совсем не то, что получилось!
Но это было уже вечером двенадцатого. А на Тихом океане начиналось утро следующего дня, и, наверное, самолеты Того уже выстроились в очередь перед подъемниками на взлетную палубу… До начала операции оставалось меньше часа. До первых сведений о ее ходе – часа три, и оставалось только ждать. Я глянул на стену кабинета, где под часами висела написанная по моему заказу Васнецовым небольшая картина «Лебедь, рак и щука» – иллюстрация к одноименной басне Крылова. Ибо любой союз всегда имеет в себе элементы этого творческого коллектива, и вопрос только в том, насколько его члены отдают себе отчет в этом. Причем вовсе не обязательно, чтобы ситуация была кристально ясна всем трем – одного будет вполне достаточно, и висящее на стене полотно было неплохим подтверждением этого тезиса. В отличие от большинства виденных мной рисунков, этот был скомпонован правильно, то есть тянущие располагались под углами в сто двадцать градусов, а векторы прилагаемых ими усилий находились примерно в одной плоскости. Потому что равновесие наступит только в этом случае. И что должен делать, например, лебедь, если его не устраивает описанная дедушкой Крыловым ситуация «а воз и ныне там»? Да ровным счетом ничего. В самом прямом смысле, то есть гордая птица должна немедленно прекратить тужиться, выпутаться из упряжки и присесть где-нибудь рядом, изредка комментируя: